Sharing is caring!

Сегодня в рубрике » Ребята с нашего двора» Сергей Алексеевич Жилин – журналист, автор многих исторических очерков и эссе, которые публикуются в республиканских газетах и журналах. Но помимо этого, он мудрый, умный и творческий человек. Каждое его меткое и остроумное замечание так точно выражает то, о чем вы, возможно, думали, но никогда не умели формулировать. Он один из тех редких, талантливых людей, который способен выражать свои непростые мысли просто и красиво. Вы слушаете его, и думаете: «Да…Я всегда чувствовал то, что он сумел облечь в слова». А биография Сергея Алексеевича наполнена моментами и людьми, о которых можно написать роман.

 

— Сергей Алексеевич, готовясь к интервью, я прочитала много информации о Вас,  послушала Ваши песни (мне очень понравилось, как Вы поете), и  поняла, что Вы талантливый, творческий человек. И, как известно, на многих творческих людей очень повлияло то, как они провели свои детские годы. Расскажите, пожалуйста, каким было Ваше детство?

 

— Вы начали, пожалуй, с самого главного. Чтобы составить мнение о человеке, достаточно расспросить его о детстве. Всё началось в ижевской Зареке, в 1960-м году. Наша улица Полевая относилась, если официально, то к Ждановскому рынку, а в обиходе место это до сих пор зовут Татарбазар.
Время стояло произошедших и предстоящих перемен: Сталин уже умер, но Брежнев ещё не пришёл к власти, спутник уже запустили, а Гагарин ещё вот-вот полетит. Вокруг была полугородская-полусельская окраина – деревянный магазин с пивнушкой на углу. Из высоких зданий в округе лишь школа № 55. И вот тут где-то примерно в 1966-67 годах через два дома от нашего провели трамвайную линию – событием стало уже и само строительство, а потом первые трамваи, которые теперь можно увидеть лишь на старых фотографиях, разноцветные билетики.

В конце 1968-го наша семья переехала в Соцгород, но я ещё несколько лет приезжал на улицу Полевую к дедушке и бабушке. Да и сейчас порой ноги туда несут, чтобы просто пройти мимо того места, где стоял дедовский дом. И стереть всё это просто невозможно из моей памяти: и этот дом, и самых дорогих людей.
Вот это улица моя,
Вся деревянная, заречная.

Смеется женщина беспечная –
Вот это мама. Это – я…

— Расскажите о Ваших учителях: школьных и в жизни.

 

— Мне, и вправду, многих из школьных учителей приятно вспоминать. С некоторыми мы даже случайно встречаемся. У меня всегда замирает сердце, когда проезжаю в трамвае по улице Ленина. Между улицами Воровского и Орджоникидзе стоит двухэтажное учебное здание . Там когда-то располагалась восьмилетняя школа № 54. Знакомо ли ощущение дома нынешним школьникам?  Не знаю. Для нас особой разницы между домом и школой не было, все знали всех. С иными из моих тогдашних одноклассников связывают десятилетия дружбы. Но мне повезло в другом: практически все, у кого я учился в творчестве, становились моими друзьями. Я, разумеется, не имею в виду классиков и знаменитых авторов, которых читал или слушал.

 

Завод, армия, поступление на филологический факультет университета, клуб самодеятельной песни «Ижик». В КСП меня привёл Миша Черемных, учившийся курсом старше, сегодня он директор Гуманитарного лицея. В клубе я познакомился с Лёшей Краснопёровым, коллекционером и исследователем авторской песни, впоследствии ставшим наставником очень многих молодых авторов.

Большое впечатление произвели на меня стихи Олега Хлебникова, ещё ижевского периода – это сегодня он один из крупнейших поэтов нашей страны. Да,  я многих тогда открывал для себя. Помню, как Олег Алексеевич Поскрёбышев, которого уже тогда воспринимали как классика, послушав мои песни, сказал: «Серёжа, мне кажется, вам надо попробовать писать стихи». Но переход к стихам происходил мучительно трудно – как говорится, под гитару и телефонную книгу спеть можно.
Это те удивительные люди, которые были рядом, знакомые или знакомые знакомых, друзья друзей. Но вот мы с моим однокашником Серёжей Денисовым, увы, тоже покойным, 35 лет назад скитались по Русскому Северу, и Серёжа по вечерам у костра очень много читал Николая Рубцова, и то, что мы видели днём оживал в свете костра в поэтических строчках. Да,  мне и невозможно сходу вспомнить всех, кому я обязан словом.
А ведь был в моей судьбе ещё и московский период, когда по издательской работе довелось подолгу и не очень общаться с самыми разными людьми, которые, ну, просто не могли не оказать воздействие на меня. Одни имена чего стоят: Борис Заходер, Михаил Львовский, Юрий Коваль, Лилиана Лунгина – это же сплошные классики! Этих людей я вспоминаю с любовью. Слава Богу, я тогда постоянно ходил с диктофоном, записи эти впоследствии пригодились, например, когда выходил номер журнала «Библиотека в школе», полностью посвящённый творчеству Юрия Коваля, то «гвоздём» номера стало именно интервью, записанное за 19 лет до этого. Но ведь случались учителя, которые к творчеству вообще никакого отношения не имели, просто неравнодушные к литературе, к истории люди. Так я всегда прислушивался к мнению моего товарища, конструктора-оружейника Сергея Горбунова. Многое в творческом плане связывает меня с Валерием Павловичем Граховым, ныне ректором ИжГТУ им. М. Т. Калашникова.

Это столь важная тема, ведь мы все наполнены чьими-то судьбами, строками, чьей-то приязнью или неприязнью – как-то это отзовётся, откликнется?

 

— А кто из великих классиков помог сформировать ваше мировоззрение?

 

— Ну, я тут не буду оригинален – конечно же, в первую очередь, это Пушкин. К нему возвращаешься постоянно, на каждом новом витке-этапе жизни, с детства и до старости. Это не просто слова, пушкинские строки в самом воздухе российском, в климате страны, в её географии и истории, в судьбе каждого из нас – хочешь ты этого или нет. А так в разные периоды жизни возникают «свои» авторы. С раннего детства я любил песни Высоцкого. В последних классах школы я увлёкся Окуджавой. В студенческие годы в домашнем музее Лёши Краснопёрова, моего друга, мы заслушивались Александром Галичем, Юрием Визбором, Александром Городницким, зачитывались Геннадием Шпаликовым. Слушали и эмигрантов, например, того же Алёшу Дмитриевича или помладше – Михаила Гулько. Но нам были интересны и современные авторы: Лёша ездил к друзьям в Ростов-на-Дону и привёз оттуда плёнки с записями Геннадия Жукова, ныне это тоже, можно сказать, классик.

Из прозаиков мне очень близки были Юрий Казаков и Виктор Конецкий – оба вечные странники, только один на суше, а другой на море. С Виктором Викторовичем мне довелось пару раз общаться по телефону. Когда в Петербурге вышел сборник воспоминаний о Конецком, туда неожиданно попал и мой материал о нём.
Любимых авторов много – с детства Марк Твен, в студенческой юности – Ремарк. До сих пор обожаю сказки, душевному спокойствию способствует чтение мемуаров.  Знаете, как успокаивает перед сном чтение о событиях уездной или усадебной жизни 200 лет назад. Всё ведь уже было в этом мире, мы лишь в силу самонадеянности своей думаем, что только с нами подобное происходит: кровь и любовь, бунт и смута, великие дела и великие злодейства…

 

— Очень часто, писатели вкладывают в свои произведения чувства и эмоции, которые они пережили. А какие пережитые вами чувства и эмоции отражаются в вашем творчестве? Были ли такие события, которые повлияли на ваше творчество?

 

— А это всегда любовь – к женщине, к месту, где выпало родиться и жить, к этому городу, его улочкам, к самому воздуху времени, к череде предков, в которой ты лишь одно звено. В творчестве ненависть и зависть просто непродуктивны, а потому нерациональны. Но только не случившаяся или несчастная любовь живут долго, у счастливой любви век короток: или она умрёт, или перейдёт на какой-то иной уровень – надёжного партнёрства на жизненном пути, что, на мой взгляд, является высшей её формой. Так вот любовь невозможна без потрясений, а потому и даёт толчок для творчества. Счастливая любовь приговорена заранее: только встреча и только расставание дают повод писать, то, что между этим обычно малоинтересно, от «Я помню чудное мгновенье» до «Я вас любил, любовь ещё, быть может…».

 

— Почему у творческого, музыкального человека возникла идея писать о такой узкой исторической теме Ижевско-Воткинского восстания?

 

— Это всего лишь одна из множества тем. У моей жены дед воевал в армии Колчака. Среди моих предков были как красные, так и белые. А, кроме того, мне интересно всё, что происходило на той земле, где я живу. Книга «От Прикамья до Приморья» появилась случайно. Сначала я в газете «МК в Ижевске» вёл проект под названием «Вольная борьба», посвящённый приближающемуся в 2008-м году 90-летнему юбилею Ижевско-Воткинского антибольшевистского восстания. Мы с женой перед этим уже побывали в городах Сибири, так или иначе связанных с Ижевской и Воткинской дивизиями — по свидетельствам современников, самыми боеспособными частями в армии адмирала Колчака. А тут мы махнули уже в Хабаровск, где хранились все эмигрантские документы и периодика, вывезенные из Харбина, в том числе Воткинского землячества.
К слову, моя жена – первая помощница. Она также увлечена архивной работой. При этом все поездки были только за собственный счёт: сначала сделаешь «шабашку»-заказ, а потом на полученные деньги принимаешься работать над тем, что сам считаешь важным. Книгу восприняли неоднозначно: одни всячески хвалили, другие отчаянно ругали. Тогда я понял, что общество наше до сих пор не готово трезво анализировать события почти вековой давности. Вот про Пугачёвщину мы уже говорим спокойно, независимо от того, на чьей стороне воевали предки — на стороне Пугача или Михельсона с Суворовым. А тут мы сразу норовим занять или красную, или белую позицию. Может, через век дозреем и до гражданской войны.

— А какие темы были популярны у людей в дореволюционных газетах Ижевского, Воткинского района?

 

— В разное время жизнь воспринималась по-разному. А начале ХХ века поругивали власть. Газетчики у нас в Сарапульском уезде были в основном либеральные, за что порой даже арестовывались ненадолго. Власть тоже была чересчур добрая и либеральная, царь-батюшка чрезмерно добрый. Столыпин пытался приструнить смутьянов, да не дали, убили. А вообще распад явно намечался, много схожего с сегодняшним днём — самоубийства очень были распространены, смысл жизни многими потерян. Русский народ всегда не был «богоносен и свят» – плохие люди во все времена были, в храмах воровали, иконы разбивали… Но ведь не все, не все — пена просто поверху плавает, потому и заметна.

 

— Как Вы думаете,  когда жители Воткинска и Ижевска жили лучше: тогда или сейчас?

 

— Ещё несколько лет назад я бы не задумывался: конечно, тогда. Но сейчас думаю, что и век назад по-разному было. Лучше — это ведь надо определить ещё. Корова и смартфон, лошадь и автомобиль. Электричество во многих домах и до революции было, но ведь ТВ отсутствовало. Железную дорогу перед самой-самой революцией к Ижевску протянули из-за оборонного завода, а так — в дилижансе до Гольян, дальше — пароходом до Казани, а уж потом по «железке» только. Так что всё относительно, в любом случае современный человек там чувствовал бы себя не очень уютно. А уж в более ранние времена тем паче. Сами принципы жизни иные были, в том числе и моральные — причём не всегда в плюс. Ну вот представьте себя со своими привычками, хотениями и мечтаниями да хоть в начале ХХ столетия!

 

— А почему жители Воткинска и Ижевска не приняли революцию? Из-за методов большевиков?

 

— Методы большевиков тоже свою роль сыграли, но  тут надо очень долго объяснять и рассказывать. Да и приняли они революцию, с распростёртыми объятиями, почти поголовно в Ижевске были эсеры да максималисты; большевиков, тех было поменьше, конечно. Да их всюду мало было. Восстание и было революционным, т.е. эсеровским. Это уж потом, в эмиграции ижевцы и воткинцы в анкетах писали, что они монархисты. А в 1918-м году почти все они были «розовыми». Другое дело, что большевиков тут не любили, так их опять же всюду не любили. А большевикам «плЮвать» было на любовь или нелюбовь — они пулемётами и кровью. Но это не ново — в истории всегда кровью все перемены делались. Так что приняли наши предки революцию. Даже, помнится, во время восстания в Воткинске Совет действовал.

 

— Как Вы думаете, почему нужно изучать историю того места, где мы живем?

 

— Так это, как дышать. Одному и выхлопных газов достаточно. Никаких причин конкретных нет, если ты сам себе совсем не интересен. Это ведь твоя личная история. Большая история никому не нужна, если она с историей твоего рода не связана. Если человек равнодушен к маме и папе, к дедушке и бабушке и длинной череде предков, в которой он лишь одно малюсенькое звено то, конечно, это его личное право. Но тогда надо быть готовым и к тому, что истории с предками на тебя будет наплевать.

 

— Во все времена люди были недовольны веком нынешним. У Лермонтова даже  есть произведение, начинающееся со строчек: «Печально я гляжу на наше поколенье». А в каком веке Вы хотели бы жить?

 

— Тот же 18-й век издалека кажется красивым и романтичным: страсти, бунты улеглись, предательства и преступления воспринимаются не так остро. Вообще, как заметил поэт Александр Семёнович Кушнер, «времена не выбирают, в них живут и умирают» (цитирую по памяти). Так что, в любом случае,  жить надо в своём времени. А другие времена любить издали.

 

— Сергей Алексеевич, у Вас огромный опыт в журналистике. Вы — автор исторических очерков, эссе, которые публикуются в республиканских газетах и журналах, — какие три главных, действительно важных совета, вы бы дали юным журналистам?

 

— Во-первых, писать о том, что близко душе, что, и вправду, самому интересно. Но мне было порой любопытно попробовать себя не только в краеведении, но и, к примеру, в освещении социальных тем — азарт (смогу ли?) тоже не надо сбрасывать со счетов. Кроме того, это ведь ещё и опыт. Отсюда и второе — пытаться обо всём писать с душой и от души, стараться жить темой и героями. Я всегда говорю, что автор должен засунуть два пальца в розетку и какое-то время «побиться под током», разумеется, током чужой жизни, ставшей, пусть и на короткое время, твоей личной. И вот тут самое главное — пальцы-то надо успеть вовремя выдернуть из этой воображаемой розетки. Техника безопасности важна, иначе с ума можно сойти. И вот тут уже каждый по-своему, своим окопчиком отходит в место дислокации мозгов. На последней книге об истории полиции я, несмотря на весь свой опыт, надорвал своё здоровье, хорошо — не мозги. Так что каждому придётся решать этот вопрос.

Только всё равно советы мои вряд ли кому пригодятся — как выяснилось из собственного опыта, чужой опыт ничему не учит. Уж простите за тавтологию! Главное, найти свою нишу, свою тему в журналистике, тему, в которой вы аки рыба в воде будете, да ещё, чтобы она по душе была. А если только заработок иметь в виду, то это не журналистика, а обычная проституция. Это как женщины иногда спрашивают: «А за что ты меня любишь?» — «Э, милая, за что — это уже не любовь, а по-другому называется».

 

Зина Кузнецова,

фото из личного архива С. Жилина.